За холмы, где паляща хлябь Дым, пепел, пламень, смерть рыгает, За Т..
"Сначала, - говорю я себе, - всё больше людей входит в театр, затем всё меньше. В конце концов никто уже не входит в театр". "Спектакль начался", - думаю я, встаю и направляюсь к центру города...
- Но зато ваш храбрый Коултер - сам целая батарея. Теперь нельзя уже было не почувствовать иронии. Это разозлило..
Сергей Аверинцев опубликовал статью "Христианские темы у Вячеслава Иванова" ("Христианос", вып. 5, Рига, 1996, с. 161-165). Выдающийся русский поэт Вячеслав Иванов (1866-1949) до революции жил в Петрограде; в его доме ("башне") собирался кружок литера-торов и художников.
17 марта 1926 года Вячеслав Иванов в Риме попросил принять его в евхаристическое общение с Римско-Католической Церковью. С точки зрения самого Иванова это не было "переходом" из одной конфессии в другую, он не совершал выхода из Православной Церкви. Поэтому он отказался от традиционной процедуры, символизировавшей перемену конфессии, и предложил просто прочесть отрывок из книги Владимира Соловьева "Россия и Вселенская Церковь". Такая просьба показалась странной. Однако, Папа Пий XI решил пойти навстречу Вяч. Иванову и согласился с его условиями.
В частном письме Иванов писал, что с момента воссоединения, совершившегося в соборе св. Петра в Риме, он впервые почувствовал себя "православным в полном смысле этого слова, обладателем священного клада, который был моим со дня моего крещения, но обладание которым до тех пор, в течение уже многих лет, омрачалось наличием чувства какой-то неудовлетворенности, становящейся все мучительней и мучительней от сознания, что я лишен другой половины живого того клада святости и благодати, что я дышу наподобие чахоточных одним только легким".
В 1983 году папа Иоанн-Павел II обратился с речью к участником римского симпозиума, посвященного Вячеславу Иванову, и, процитировав эти слова поэта, сказал: "Это те же слова, которые я сказал представителям христианских некатолических общин в Париже 31 мая 1980 г., вспоминая мой братский визит во Вселенскую Константинопольскую патриархию:
"Невозможно христианину, более того, католику дышать одним легким: нужно иметь два легких — Восточное и Западное".
И после воссоединения с Вселенской Церковью, Иванов никогда не отзывался дурно о Православии. Наоборот, в стихотворении от 2 февраля 1944 года он писал о Западе:
... Здесь креста поднять на плечи Так покорно не умеют,
Как пред Богом наши свечи
На Востоке пламенеют.
Однако, он трезво сознавал, что его поступок остался непонятым:
То не гул волны хвалынской, —
Слышу гам: "Попал ты в лапы
Лестной ереси латинской,
В невода святого папы.
Аверинцев дополняет свой рассказ об Иванова собственным воспоминанием:
"Помню, однажды пришел я в давнее время к старой русской поэтессе Надежде Александровне Павлович, имя которой было прославлено стихами Блока и которая сохраняла похвальную верность вере и Церкви. Зашел разговор о Вячеславе Иванове, и она энергично засвидетельствовала, что не встречала в отношении Иванова к ней, молодой ученице, ни эротизма, ни демонизма, а только серьезную и ответственную взыскательность учителя. Потом темы менялись; в какой-то момент она стала рассказывать, что молится о душе одного лично ей не знакомого и заведомо не веровавшего в Бога советского героя, любезного официальной пропаганде, ввиду того, что он, по не подлежащей проверкам ее догадке, проявил в смертный свой час заботу о чужих жизнях. Ее фантазия рисовала ей сцену, как этот атеист удивится, встретив за гробом милость Божию. Я отнюдь не протестовал против всего этого, однако же спросил: "А за Вячеслава Иванова Вы молитесь?" - "Как возможно? - вскричала она. - Он же отрекся от Православия!" На мое возражение, что он, точно, вошел в общение с католиками, однако от Православия, собственно, не отрекался и даже не согласился читать положенной у католиков формулы, она ответила: "Я в такие тонкости не вхожу".
